Танец УДЗУМЭ (Из дневника одного импрессиониста)

Амэ-но Удзумэ («Фея луны») –
в японской мифологии Богиня
счастья, любви и радости.
Покровительствует влюбленным.
По преданию танец Удзумэ
позволил сохранить людям Солнце.



Сегодня ночью мне приснилась Удзумэ. Величественная женская фигура в серебристом одеянии исполняет импровизированный танец. Тонкие складки длинных одежд развиваются, женщина вскидывает руки вверх, ввысь и, кажется, будто большая серая птица рвется в глухое темное небо, к луне и звездам. Но это не так.
Удзумэ заклинала свет и солнце. Владычица луны одолела свой царский нрав и вышла на танец как на поединок. Но с кем она боролась, эта фея луны? Перед кем преклоняла свои босые белесые ноги? Не с собой ли происходила та ритуальная борьба? Не в своей ли душе шла беспощадная битва?
Это уже было прежде, когда люди проснулись и обнаружили свою планету свободной от вечного ночного мрака и освященной ослепительно белым сиянием солнечного света. Добром, лаской и мягкостью веяло от него. А где-то далеко-далеко, в глубинах человеческого сердца, на самом его дне, в самой его сердцевине лежала безжизненная фигурка молодой женщины в серебристых одеждах, навсегда замерев в удивительной позе танцующей нимфы.
Я проснулся в тот единственно неповторимый предрассветный час, который ещё дышал знойной сладостью ночной неги, но в его дыхании уже предчувствовались упругая свежесть и белизна наступающего утра.
На моих губах, на лице (я почувствовал это кожей) лежала печать чего-то нового, неизведанного, пришедшего следами уходящей ночи. В чуть приоткрытой щели занавешенных штор, я с удивлением обнаружил струйку света. И тут же поймал его движение на своих руках. Поднеся ладонь к лицу я разглядел на ней пять забавных ответвлений, пошевелил каждым из них и почувствовал мягкое тепло, разлившееся по всему телу. Не напрягая слух, внезапно, услышал мерные стуки дождя по крыше дома. Хлесткие стрелы, будто изготовленные из стали или серебра, пронзающие самую суть бытия этого мира. И тут я понял, почему меня охватило, казалось бы, ничем не объяснимое чувство восторга и легкости.
Наконец-то тяжкий сон больной израненной души отпустил ее (и меня, почему-то, вместе с ней) на волю-вольную, будто в полюшко летнее, июньское, погулять. Я почувствовал, что никогда больше не вспомню тот день в моей жизни, который я с равным чувством мог назвать как самым чудесным, так и самым печальным днем.
Тогда, - пять, десять, двадцать лет назад (не все ли равно сколько?) мы встретились с Ней на маленькой улочке тихого провинциального города, затерявшегося в бесконечной паутине золотых деревьев и пряных ароматов. Медленной, чуть скользящей походкой приближалась осень. Её следы были повсюду: и в глазах замерзающего по вечерам пруда, сонно пускающего пузыри по чуть мутной поверхности воды, и в красных прожилках жёлтого листа на когда-то зелёном ясене, и в хлопающем звуке, слетавшем с крыл, встревоженных наступающими холодами птиц, и … Осень была везде, кроме моей души. Душа же моя пела весеннюю песню вечноюной любви, которую во все времена и при любой погоде поют сердца всего живого.
При Её появлении душа моя встрепенулась и неведомая ранее искра беспредельного пьянящего веселья (и ощущение грядущего праздника) вспыхнула в моем сознании.
Мы сидели на театральном бульваре и не спеша разговаривали. Тысячи ушедших, но не прожитых жизней проносились в моей памяти. Тень Вечного Странника, искателя ответов на самые главные и самые безответные вопросы бытия и тень Вечного Мученика, так и не снятого с креста, с непреходящей болью взирающего на разыгрываемую драму человеческой жизни. Тогда эти образы проходили в моем сознании, но в ощущении происходящего не было скорби, тоски и грусти о бессмертной человеческой душе и разъедающих ее желаниях богатства, первенства, славы. Это стало возможным, глядя в золотисто-ореховые глаза живого существа, трепетное дыхание которого на моей щеке было ощущением неизбывной ценности жизни. Позже я понял: то было великое чувство большой и чистой любви ко всему живому, порожденное всего лишь одним маленьким сердцем, бьющимся в груди человека, сидевшего рядом со мной.
Затем была длинная (не по времени, ведь время в моей жизни – вещь относительная), длинною во всю прожитую жизнь, прогулка по затейливым сплетениям бульварных дорожек, окруженных золотым светом деревянных всадников. Дорога привела нас к беспредельно длинной лестнице, заканчивающейся пролетом прозрачного окна на недосягаемой высоте. И вот оттуда, где, совсем рядом, летали птицы, ударяясь о замкнутый круг голубого небосклона, мы смотрели вниз. Опьяненные росной свежестью чьих-то стихов, тут же положенных нами на музыку, с высоты взирали мы на молчаливый разговор судеб разных людей, проплывавших, словно маленькие лодочки, по незримым просторам житейского. Несмотря на радостный гул в моем сердце, вокруг стояла прозрачная тишина. И подумалось…
Может быть сейчас, в эту минуту, овеянную тихой задумчивостью осени, кто-то в беспощадной ссоре поднимает над головой своего брата тяжелый камень. А если, все же, во всем мире настанет минута Тишины, Спокойствия и Мира? Всего лишь одна минута грустной задумчивости. И не будет в этой минуте розни, вражды, непримиримости, а поманят своей неразгаданностью туманные дали, вспыхнет золотыми нитями горизонт и миллион незримых рук потянутся друг к другу и сольются в едином дыхании. И огласит планету Вечная Песнь Мира. И окажется, что нет больше ни прошлого, ни будущего. А минута эта равна Вечности.
И вот тогда, когда Священный миг Торжества и Правды освятил мою темную душу, я увидел Тебя, уходящую в золотую даль под серебряными струями осеннего дождя. Одежды твои были серебряными, но я видел на них отблески золотых лучей, навсегда пронзивших мое сердце. Ты говорила, что именно сейчас то самое время. Время необъятной и самоотверженной Любви, которую не каждому выпадает испытать в жизни. Время, когда возможным становится всё, даже бессмертие. И Ты решила утвердить Вечное единство Жизни и Любви ценой своего Полета. И лишь сегодня ночью открылось мне, что был то Полет, а не падение.
Сегодня ночью Удзумэ закончила свой танец и уходила, унося с собой всё самое светлое и чистое, что было у меня – Любовь, Бесстрашие, Веру, Бескорыстие и Всепрощение. Она все дальше удалялась в своем импровизированном танце-парении, с тем, чтобы навсегда остаться со мной. В моем сердце обрела она свой вечный покой и пребывание. Ибо всегда теперь в нем будут жить наши светлые образы и чувства.